Такой день

Мне нравится идея просить друг у друга прощения не за какой-нибудь конкретный проступок или обиду, или неоплаченный долг. А просить прощения вообще, на всякий случай, из опасения, что осталась непрощенной какая-то вина. Из, если хотите, любви, просить прощения друг у друга.

Моя бабка Анна, женщина глубоко, по моему мнению, православного духа, не в смысле исполнения обрядов или чтения положенных молитв, а в смысле исключительной способности любить и прощать, в этот день расталкивала меня чуть свет, как взрослого, для важного и неотложного дела, кряхтя становилась передо мной, заспанным пацаном на колени и, обхватив мои ступни своими искривленными пальцами с выступающими венами, прикладывалась к ним седой ее головой и говорила тихо, но твердо:
- Прости меня, ради Б-га.
И я отвечал, тоже тихо и тоже твердо:
- Б-г простит, бабуля.
Потом я сам должен был поклониться ей и попросить прощения, а она мне говорила:
- Г-подь простит, сыночек. Она меня называла сыночек, так повелось.

Других никаких таких обрядов, связанных с церковными праздниками я чего-то не очень помню, ну вот куличи еще и разноцветные яйца, а вот это помню отчетливо. Один и тот же, заведенный ритуал, не допускающий вольностей и отклонений, несентиментальный, скорей даже суровый, так глубоко сидит у меня в голове.
После, когда детство кончилось, а я окончательно стал евреем, бабка не дожидалась от меня ответного поклона, но свою часть ритуала выполняла исправно и я многие годы продолжал серьезно отвечать: Б-г простит... Б-г простит, бабуля.
Не мог ей отказать в этом ее желании получать малую долю уверенности, что самые близкие не таят на нее обид. И сейчас бы не отказал в этом важном нам обоим. Но ей уже не надо.
Да, кстати, о своевременности.

Так что вы простите меня, если сможете. Не знаю за что. Найдется.
А не найдется, простите на всякий случай.

Такой день

Мне нравится идея просить друг у друга прощения не за какой-нибудь конкретный проступок или обиду, или неоплаченный долг. А просить прощения вообще, на всякий случай, из опасения, что осталась непрощенной какая-то вина. Из, если хотите, любви, просить прощения друг у друга.

Моя бабка Анна, женщина глубоко, по моему мнению, православного духа, не в смысле исполнения обрядов или чтения положенных молитв, а в смысле исключительной способности любить и прощать, в этот день расталкивала меня чуть свет, как взрослого, для важного и неотложного дела, кряхтя становилась передо мной, заспанным пацаном на колени и, обхватив мои ступни своими искривленными пальцами с выступающими венами, прикладывалась к ним седой ее головой и говорила тихо, но твердо:
- Прости меня, ради Б-га.
И я отвечал, тоже тихо и тоже твердо:
- Б-г простит, бабуля.
Потом я сам должен был поклониться ей и попросить прощения, а она мне говорила:
- Г-подь простит, сыночек. Она меня называла сыночек, так повелось.

Других никаких таких обрядов, связанных с церковными праздниками я чего-то не очень помню, ну вот куличи еще и разноцветные яйца, а вот это помню отчетливо. Один и тот же, заведенный ритуал, не допускающий вольностей и отклонений, несентиментальный, скорей даже суровый, так глубоко сидит у меня в голове.
После, когда детство кончилось, а я окончательно стал евреем, бабка не дожидалась от меня ответного поклона, но свою часть ритуала выполняла исправно и я многие годы продолжал серьезно отвечать: Б-г простит... Б-г простит, бабуля.
Не мог ей отказать в этом ее желании получать малую долю уверенности, что самые близкие не таят на нее обид. И сейчас бы не отказал в этом важном нам обоим. Но ей уже не надо.
Да, кстати, о своевременности.

Так что вы простите меня, если сможете. Не знаю за что. Найдется.
А не найдется, простите на всякий случай.